– Что молчим? Сказать нечего? Только шкодить умеем, а после сырость разводить у меня в кабинете?

И тут я говорю сквозь слёзы:

– Виталий Борисович, если Вы Сеньку на Землю отправите, я тогда… Я тогда тоже на корабль проберусь и на Землю отправлюсь… Ну хотите, я самое честное-пречестное слово дам, что больше никогда на поверхность не полечу? Ну, только пока не вырасту… Ведь когда я вырасту – всё равно к папке в бригаду буду проситься…

Главный отвечает:

– В бригаду он захотел! А вот я совсем не уверен, что Иван Андрианович возьмёт тебя к себе в бригаду. Потому что на поверхности главное – это дисциплина. А ты о ней никакого представления не имеешь, и ты, Сеня, между прочим, тоже!

Тогда Сенька сказал:

– Иван Андрианович говорил, что на поверхности не только дисциплина главное. Там ещё взаимовыручка нужна. А у нас с Ромой взаимовыручка такая, что крепче на свете не бывает. Иначе как бы мы экзоскафом смогли управлять? И этот самый отпечаток найти?

Архидемон даже по столу кулаком стукнул:

– А вот не надо мне тут!! «Виталий Борисович, наши поздравления! Научная сенсация! Открытие века! Жизнь на Венере!». Все уши мне про это уже прожужжали, хоть ты связь вырубай! В печёнках у меня уже эти ваши открытия!

И замолчал. И тишина в кабинете повисла. А потом Сенька говорит:

– Виталий Борисович, ну пожалуйста… Не надо меня на Землю… Без Ромки…

Архидемон встаёт с кресла и опять начинает ругаться, но, чувствую, уже не так строго. Наконец, он выдыхается. Подходит к автомату в стене, наливает себе воды. Пьёт. Потом говорит:

– Ну хорошо. Раз вы так просите, отсылать Сеню со станции я не буду. Однако надеюсь, вы этот разговор навсегда запомните и сделаете изо всей этой истории правильные выводы. Полагаю, отцы вас за все совершённые подвиги уже хорошенько наказали? Я верно говорю? – и на папу с Анатолий Сергеевичем пристально так посмотрел. Тут папа отвечает:

– А как же, Виталий Борисович, непременно наказали.

И Сенькин папа поддакивает:

– Конечно наказали. Арсений, я же тебя наказал?

Сенька растерялся, а потом как закивает головой:

– Да, Виталий Борисович, очень строго. Даже чешется эта… как её… «мадам сижу», вот!

И я говорю:

– Правда-правда!

Тут Главный вытаращил на нас глаза и вообще делает такое лицо, что мы все не выдерживаем и начинаем громко смеяться. А Сенькин отец – тихо, только ладонью глаза прикрыл, и плечи трясутся. Архидемон возмущённо фыркает и возвращается в своё громадное кресло. Садится, вздыхает, потом говорит уже совсем нестрого. То ли шутит, то ли всерьёз – непонятно.

– Нет, вы только поглядите – на станции ЧП, а им смешно! И за что мне только должность такая досталась, а? Не подчинённые, а черти натуральные. Ох и черти! Ни грамма уважения к руководству! Тьфу на вас! Олухи вы все бессовестные – и Романовы, и Дымковы, и младшие, и старшие тоже! Всё, свободны, у меня нервов не вагон!

Я беру своего папу за руку, а Сенька – своего. Мы говорим вразнобой «до свидания!», потом поворачиваемся и идём к двери. Как в тот, первый, раз. Архидемон вдруг как вспомнил что-то:

– Кстати, Анатолий Сергеевич, не забудьте освободить каюту на служебной половине. Я тут подумал, что в ней Вам не очень удобно… В общем, велел выделить другую, в жилом блоке…

Я торопливо поворачиваю голову и спрашиваю:

– Пятизвёздочный люкс с ванной?

Отцы переглядываются и начинают дружно хохотать. Архидемон качает головой и серьёзно так отвечает:

– Вот нет, не пятизвёздочный, и не люкс. Обычная каюта, как у всех. Только по странному совпадению – аккурат напротив семьи Романовых, дверь к двери. Не знаете таких, нет?

Мы с Сенькой от радости в пляс прямо пустились. Архидемон как рявкнет:

– А ну, молодёжь, отставить пляски!

Мы замираем на месте. Он поворачивается к Анатолий Сергеевичу:

– Если с вещами будет нужна помощь – позвоните мне, я распоряжусь.

А потом поворачивается к нам и говорит:

– Кабинет же мне разнесёте, чертенята!

Как снег на голову

Мы с Сенькой, лучшим моим другом, очень сильно поссорились. Так сильно, что даже совсем между собой перестали разговаривать. А всё почему? Потому что я из-за него знаете в какую неприятную историю с самом конце второй четверти вляпался? А он, между прочим, даже не извинился. Только началось всё не сразу, а ещё две недели назад. На уроке естествознания. Полина Алексеевна тогда так урок начала:

– Сегодня, ребята, мы поговорим с вами о временах года на Земле. На Земле существует четыре времени года – зима, весна, лето и осень.

Васька руку поднимает:

– Полина Алексеевна! Но у нас же на станции тоже бывают зима, весна, лето и осень!

– У нас, Вася, это только названия. На самом деле на Венере вообще нет никакой смены времён года, и какое бы время ни было, погода практически всегда одна и та же – что на поверхности, что здесь, на высоте 50 километров. На Земле же времена года настоящие – меняется и температура, и влажность, и ветер, и многое другое.

Включила Полина Алексеевна проектор и картинки начала показывать. Когда на картинки смотришь, в такое бывает поверить трудно. Вроде бы один и тот же дом сфотографирован – только всё совершенно по-другому. Здесь всё, скажем, вокруг зелёное. А тут – жёлтое. А на третьей картинке – белое.

Кащеева Алёнка тут говорит:

– А я знаю, если белое всё на фотографии – это значит зима. Это снег, как в холодильнике, только его очень много. Нам Сеня Дымков один раз рассказывал!

Пол-Лексеевна отвечает:

– Молодец, Алёна, верно. На третьей картинке изображена зима – на Земле это время года очень холодное, и даже вода в реках и озёрах замерзает и превращается в лёд.

Тогда Андрюха вопрос задаёт:

– А как это может быть «очень холодное время»?

А действительно, как? У нас на станции температура всегда одна и та же, ну, во всяком случае, в жилых блоках. В служебных тоннелях наверху – там я один раз был, там жарко. Ну а на поверхности – там и вовсе адская жара, без экзоскафандра даже носа не высунуть. А вот холодно… Ну, мне холодно бывает только если я на физкультуре слишком долго из бассейна не выбираюсь, а как выбираюсь из воды, тоже холодно сперва, а потом нормально… И всё-таки мне совсем непонятно, как это «очень холодное время». И я про это тоже поднял руку и спросил. Полина говорит:

– Может быть, Сеня Дымков нам про это поподробнее расскажет? Он у нас всё-таки землянин.

Сенька встаёт из-за стола, думает.

– Ну, очень холодно зимой бывает на улице. Везде только снег и лёд, и нет ни травы, ни листьев на деревьях. И если хочешь пойти погулять, то заставляют очень долго одеваться – тёплые колготки, потом штаны, потом самые тёплые штаны сверху, и два свитера – тонкий и толстый. А на руки – перчатки или варежки. И на шею шарф. Иначе можно замёрзнуть и даже заболеть сильно. И всё равно когда домой приходишь, долго согреться не получается. Зато летом бывает так жарко, что весь день в одних трусах можно на даче бегать.

Вот это номер! То они там на Земле по три-четыре одежды на себя натягивают, то почти совсем без неё ходят! С ума сойти… А Сенька продолжает:

– Но зимой всё равно очень весело. Можно на лыжах кататься, а можно на коньках. И в снежки можно играть или даже построить из снега крепость. Или снеговика.

Полина Сеньке сказала на место садиться, и снова стала нам картинки показывать. И как на Земле в снежки дети играют, и что такое «лыжи», а ещё что такое «санки». Нет, всё-таки хотя бы один раз я обязательно хочу на Землю слетать. Потому что ужасно интересно, как это по-настоящему. У нас на станции не бывает ни зимы, ни санок, ни снега, и сто одёжек на себя напяливать только дурак придумает.

Тут снова Васька вопрос задаёт:

– А всё-таки отчего так происходит, что на Земле всё время погода меняется, то холодно, то тепло, а у нас тут весь год всё одинаковое?